Подняв подбородок, она гордо заявила:
– Я буду следить, чтобы он не сбился с истинного пути.
По лицу Тибби было заметно, насколько скептически относится она к подобным уверениям.
Розамунда с трудом проглотила комок в горле, но положение от этого не стало лучше, слезы по-прежнему душили ее.
– А теперь, – ее голос звучал неестественно натянуто, – с твоего позволения я пойду к себе, чтобы закончить свой туалет.
Скрывшись в спальне, она тут же разрыдалась.
Все утро плохое настроение не покидало Розамунду. Как она ни пыталась справиться с ним, ей это не удавалось.
Пора взглянуть правде в глаза. Она безнадежно влюблена в Гриффина Девера.
Она влюбилась в своего мужа.
Свадебная церемония протекала словно в тумане. В отличие от нее Жаклин радовалась и веселилась, так словно невестой была не Розамунда, а она. Ее сопровождал высокий темноволосый кавалер, который был представлен как мистер Мэддокс. Присутствовали также Джошуа, Пегги и их молчаливая дочь. И конечно, Тибби, которая, как казалось, забыла об опасениях и возражениях и теперь с сияющим растроганным видом стояла в церкви, вытирая изящным платочком счастливые слезы с глаз.
Доброжелательный улыбающийся викарий тоже радовался, как и сам жених, однако опечаленная Розамунда никак не могла найти теплых слов для него, а говорить банальности не хотелось. Новые грустные мысли, появившиеся утром, не оставляли ее.
На Гриффине был элегантный костюм, который прекрасно сидел на его атлетической фигуре. От него нельзя было отвести глаз. Однако Розамунда, как это ни странно, с горечью призналась себе, что в новом обличье Гриффин уже не так страшен и грозен, как раньше. Ей было горько сознавать, что теперь и другие смогут заглянуть за отчужденную, злобную маску, которую он так привык носить.
Но она тут же с негодованием упрекнула себя в эгоизме и себялюбии.
Если бы люди смотрели на Гриффина ее глазами, они перестали бы бояться его и вели бы себя с ним вежливее и обходительнее. За короткое время пребывания в Корнуолле она была поражена тем отношением, которое сложилось у местных жителей к ее мужу. Достаточно было вспомнить ту перепуганную служанку в гостинице, которая от страха едва не выронила поднос с чаем.
Наконец викарий громко объявил их мужем и женой и попросил поцеловать друг друга. Гриффин поцеловал ее в губы. В тот миг, когда их губы соприкоснулись, любовный жар пробежал по телу Розамунды. Даже от его обычного поцелуя она млела и таяла словно воск.
Открыв глаза, Розамунда посмотрела на него. Он был счастлив, а она?
В ответ она не столько улыбнулась, сколько выдавила улыбку. Как это ни странно, ей приходилось притворяться и изображать счастье. Она надеялась, что ее природная веселость возьмет вверх над печалью.
В чем дело? – один вопрос все вертелся в ее голове. Неужели всему причиной был страх перед ним? Неужели она, напуганная Тибби, утратила свой душевный покой? Как она мечтала о семье, о своем будущем доме, о жизни в любовном согласии и покое, короче – о том, чего так не хватало ей в детстве.
Но почему она так встревожилась? Ведь он недвусмысленно дал ей понять, что их брак не будет похож на брак по расчету. Однако его горячие чувства – это ведь еще не любовь? Когда увлечение ею пройдет, не станет ли все хуже? Сколько раз Розамунда видела любовников ее матери, покидавших ее без всякого сожаления. Тогда она поняла, что страсть и любовь – это не одно и то же. Она понимала, что такое может вполне случиться и с ней, но сердце отказывалось в это верить.
Невольно она коснулась медальона, она часто так делала: прикосновение к холодному металлу действовало успокаивающе. Медальон стал для нее неким талисманом, но сейчас он скорее посмеивался над ней, напоминая о том, что любовь преходяща, что она кончается, как и все в этом мире.
Расцеловавшись с Тибби, вручив свой чудесный букет Жаклин, приняв поздравления, она забралась в старую семейную карету Деверов и поехала с мужем в свой новый дом.
Сидевший напротив Гриффин улыбнулся.
– Дорогая, какая у тебя очаровательная шляпка. Сними ее и иди ко мне.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Розамунда.
– Ничего. Что плохого в том, если ты снимешь шляпку? – спросил Гриффин. – Разве я не могу взглянуть на лицо своей жены?
– Ты очень хорошо знаешь, что я имею в виду, – рассмеялась Розамунда. Она сняла шляпку и подошла к нему.
Он усадил жену к себе на колени. Она испуганно вскрикнула, но Гриффин подхватил ее, привлек к себе и целовал, и неловкость создавшегося положения понемногу стала затушевываться в сознании Розамунды.
Напротив, непристойность их поведения взволновала Розамунду. Забыв про стыд, она хотела только одного: чтобы он продолжал свои ласки.
Пылкий и страстный, он пробуждал в ней такую же ответную пылкость чувств. Возбужденная, Розамунда обняла его за голову, гладя его темные густые волосы.
Неужели только вчера она отдалась ему? Ей казалось, что началась новая, совершенно другая жизнь; впрочем, так оно и было.
Карета вздрогнула и остановилась. Розамунда поспешно встала, села на прежнее место и надела шляпку.
Дверцу открыл Диккон.
– Простите, миледи, я кричал кучеру, но он, видимо, глуховат. Вместо парадного входа он остановился здесь, прямо посреди двора.
Выйдя из кареты, Розамунда увидела, что стоит в хозяйственном дворе напротив конюшни, на том месте, где впервые встретилась с Гриффином.
Она звонко расхохоталась.
– Нет-нет, Диккон, все хорошо, просто замечательно.
Она обернулась к Гриффину, вышедшему из кареты и стоявшему чуть позади.