Однако все предосторожности оказались лишними. В библиотеке был только Лидгейт, он стоял, уставившись в пустой камин, и о чем-то думал.
– А, наконец-то! Я уже собирался идти вас искать. – Лидгейт выпрямил плечи и шагнул навстречу Гриффину. – Вас так долго не было, что я уже начал волноваться, не поджарила ли вас Розамунда на сковородке, не запытала ли каленым железом.
Гриффин усмехнулся.
– Неужели у нее склонность к насилию?
– Нет. Но любая женщина почувствует себя оскорбленной, если жених не замечает ее несколько лет.
Они вышли из библиотеки.
– Похоже, ей удалось отомстить. Мне придется прыгать перед ней на задних лапках и появляться в свете. Как вам это нравится?
– Молодчина она! – воскликнул Лидгейт. – Но в таком случае вам надо приодеться.
– До или после того, как меня поджарят? – пошутил Гриффин. – Я чувствую себя большим жирным гусем, честное слово.
Получив свои вещи у лакея, чей угрюмо-мрачный вид без лишних слов говорил о том, что он не забыл своей стычки с Гриффином, приятели вышли из дома.
Спустившись с крыльца, Лидгейт озабоченно сдвинул бобровую шапку назад.
– Где вы остановились? У «Лиммера»?
Лидгейт покачал головой.
– У «Лиммера» трудно оставаться больше чем одну ночь. Там чертовски шумно и многолюдно. Лондонские щеголи облюбовали это местечко для своих кутежей.
Лидгейт был прав, но Гриффин не собирался оставаться в гостинице больше чем на ночь, от силы на две. Но теперь все изменилось.
– Раз вам нужно где-то жить, то можно остановиться в доме Монфора, – сказал Лидгейт. – Не могу понять, почему герцог не предложил вам стол и кров.
– Он предлагал.
Об этом Монфор написал еще месяц назад. Однако от приглашения попахивало излишней любезностью: проживание в гостях у герцога ставило Гриффина в невыгодное или неловкое положение.
Гриффин очень хорошо запомнил герцога, когда тот посетил в первый раз Пендон-Плейс, а кроме того, был наслышан о его репутации. Но теперь, когда увиделся с Розамундой, какие бы планы ни лелеял Монфор, они больше не тревожили Гриффина. Жизнь под одной крышей с невестой должна была таить ряд преимуществ.
– Вы правы, – согласился Гриффин. – Я так и сделаю.
Лидгейт ускорил шаг.
– Я поставлю его светлость в известность. Слышал, что сегодня вечером наши устраивают увеселительную прогулку.
Взгляд Лидгейта в который раз скользнул по фигуре Гриффина, и от возмущения тот передернул плечами.
– Хотя, может быть, вы захотите провести вечер в одиночестве и покое.
– До тех пор пока я не оденусь во все новое, мне будет не с руки участвовать в светских мероприятиях, – ответил Гриффин, с полуслова уловивший намек.
– Ничего страшного. Завтра все ваши трудности с гардеробом будут разрешены.
– Хм-хм, я надеялся, что с этим мы сумеем справиться за час.
Лидгейт рассмеялся.
– Мой дорогой Трегарт, многому же вам надо научиться.
Гриффин закатил глаза. Ради чего все это? Стоило ли строить из себя осла?!
Стоило, но не ради любой женщины. При одной лишь мысли о Розамунде его сердце забилось быстрее.
Пока Лидгейт распространялся о разных стилях мужской моды, мыслями Гриффина завладели чудесные картины, полные сладострастия. Розамунда предоставила ему полную свободу действий. Понимала ли она, о чем идет речь? Возможно, она думала, что дальше поцелуев дело не пойдет, как это случилось три года назад.
Но ведь он ни словом не обмолвился о поцелуях, не так ли? Шок и огонь в глазах красноречивее любых слов говорили о том, что она поняла, к чему он клонит, даже если ничего не знала о тех радостях, которые дарят плотские утехи.
Интересно, догадывалась ли Розамунда о том, насколько далеко увело его воображение, рисующее одну картину волшебнее другой.
Как только Розамунда вспоминала, какими глазами смотрел на нее Гриффин, так сразу предательские мурашки начинали бегать у нее по спине. За несколько сезонов она хорошо изучила мужчин и могла сразу понять, когда они хотели ее.
Она едва не рассмеялась, вспомнив, с каким напряженным вниманием он говорил ей об интимных отношениях взамен на его согласие посещать вместе с ней светские вечера и пикники. Как будто она была вправе отказать ему!
Конечно, позволить себе говорить об этом благовоспитанная леди никак не могла. Разве могла она признаться, что сгорает от желания узнать, что именно он намеревался совершить. При одной мысли об их близости ее бросало в жар.
Непристойность такой беседы и смущение остановили Розамунду. Впрочем, нельзя было отрицать, что она поступила весьма мудро, проявив выдержку и мнимое нежелание. Теперь Гриффин думал, что ему сделали большую уступку, но, по правде говоря, она добилась всего, чего хотела.
Почти всего.
Розамунда не раз уверяла себя, что брак, построенный на дружбе и взаимоуважении, вполне ее устраивает: она, как ей казалось, никак не была создана даже для слабенькой страстной любви наподобие той, какой наслаждалась ее кузина Джейн, вышедшая за молодого лорда Роксдейла.
Хотя Джейн не рассказывала в подробностях о своей интимной жизни – кое-что утаивала – все-таки была достаточно откровенна насчет тех радостей, которые дарило супружеское ложе.
– «Дорогая, я хочу, чтобы ты знала, что это такое. И как это должно быть на самом деле. Подумай, что ты теряешь, если выйдешь замуж согласно этой нелепой помолвке. Если ты любишь капитана Лодердейла, то с твоей стороны будет преступлением предпочесть ему Трегарта».
Но она не любила Лодердейла. Возможно, не любила Гриффина Девера, ведь совсем его не знала, но в его взгляде явственно проглядывала жажда любви, – это волновало ее гораздо больше, чем все томные взгляды, полные благопристойности, которые бросали на нее светские кавалеры.