– Месье Франсуа – протеже моей матери. Она попросила меня побыть моделью… позировать для портрета.
Он бросил удивленный взгляд в сторону дверей, затем снова перевел его на Розамунду. Как бы то ни было, но ее поведению можно было найти оправдание, хотя Розамунда сознавала, что оно в какой-то степени выходит за рамки приличия. Однако Гриффин ни в чем ее не упрекал.
Стоять на возвышающемся постаменте было неудобно и неловко. Ее смущал его пристальный взгляд. Впрочем, ничего постыдного в ее поведении не было – ведь известно, что художников и врачей в определенном смысле нельзя считать мужчинами.
Кроме того, месье Франсуа был ей совершенно безразличен, хотя у Гриффина вполне могло сложиться иное мнение.
Постамент поднимал ее на несколько дюймов над полом, так что глаза находились точно на уровне его горящих от волнения глаз.
Как только она заглянула в них, ей стало жарко и немного не по себе, закружилась голова. Его словно окружало мощное притягивающее поле – невидимое, но вполне материальное. Она с трудом удержалась, чтобы не упасть ему на грудь, и неловко сошла с возвышения.
Спустившись, она ощутила себя маленькой и слабой, настолько он подавлял ее и ростом и комплекцией. Розамунда уже успела забыть, какой он огромный и сильный.
Стараясь сдерживаться, она сказала:
– Простите, но мне надо одеться.
Гриффин взял ее за руку. Он не носил перчаток, и ее ладонь утонула в его огромной руке, больше похожей на лапу зверя. Теплая волна от него приятно покалывая кожу, прокатилась сперва по ее руке, а затем и по всему телу. Воспоминания о том, как он легко, словно перышко, поднял ее и поцеловал, еще сильнее взбудоражило ее чувства.
– Не надо никуда идти. Дело совсем небольшое и займет всего несколько минут.
Розамунда отступила на один-два шага от Гриффина, чтобы избавиться от непосредственного контакта, оказывающего на нее такое сильное воздействие.
– Хорошо. Только, ради Бога, побыстрее.
Лишь отойдя назад, она заметила, какой у него вид. Волосы взлохмачены, вместо галстука несвежий шейный платок, под ногтями грязь, очевидно из Пендон-Плейс, та же самая грязь густым слоем покрывала его обувь. И в довершение подбородок слева украшала красная ссадина.
Розамунда сочувственно покачала головой. Несмотря на все недоразумения между ними, в ее груди шевельнулась нежность. Ей захотелось погладить его по лицу, чтобы смягчить боль, а в том, что ему больно, она не сомневалась.
После секундного замешательства Розамунда поборола охватившую ее слабость.
Где, как не в драке, он мог получить такой синяк? Вероятно, по пути к ней он зашел в какую-нибудь пивную, а уж в благородстве манер его точно нельзя было упрекнуть.
– Боже, сэр, кто вас так ударил? – не удержавшись, спросила она.
– Ваш кузен. Лидгейт.
– Боже мой! – раздался испуганный возглас.
На миг ей стало страшно. Что с Энди? Вышел ли он целым и невредимым из драки с этим чудовищем?
– Что вы с ним сделали?
– Ровным счетом ничего. Он там, внизу, вместе с вашей матерью.
Только не это! Бедный, несчастный Энди. Это казалось еще более тяжким наказанием по сравнению с тем, что могло последовать при столкновении с увесистыми кулаками Гриффина.
Совершенно сбитая с толку, Розамунда спросила:
– А в чем дело? Что…
Но он перебил ее:
– Миледи, у меня нет времени для ненужных объяснений. Вы должны немедленно начать готовиться к поездке в Корнуолл, где и состоится наше бракосочетание.
Розамунда испугалась:
– Что случилось? Почему такая спешка?
Может, погиб его брат? Розамунда слышала, что его брат, Тимоти, воевал в Америке. Если он погиб, тогда спешка Гриффина была вполне понятна и оправданна.
Гриффин нахмурился, отчего шрам возле глаза стал еще более заметным.
– Случилось? Ничего не случилось. Просто я приехал, чтобы жениться на вас.
– Понятно. – Сострадание мгновенно вытеснила злость вместе с яростью. – И это после выдвинутых мной условий? Что вы должны ухаживать за мной? Вместо этого вы являетесь ко мне в таком виде.
Гриффин опять оглядел ее с головы до ног и с усмешкой посмотрел ей в глаза.
– Если вам так хочется говорить о внешнем виде…
От возмущения Розамунда потеряла дар речи. Он еще смеет намекать на ее наряд, пусть и несколько легкомысленный, и даже пытается тем самым поставить ее в невыгодное положение. Впрочем, разве можно было ожидать от него джентльменского поведения.
Розамунда густо покраснела, но старалась сохранять самообладание и вежливость. Она высоко подняла голову и посмотрела ему в лицо: посмотрим еще – кто кого.
Гриффин тряхнул головой, как бы избавляясь от чего-то внутри, что мешало ему, и, помедлив, сказал:
– Вы едете со мной в Корнуолл, там мы поженимся. Вот и все. Собирайте вещи, сундуки, можете взять с собой компаньонку или подругу, кого хотите, но через два дня мы должны выехать.
От такой наглости Розамунда рассмеялась.
– И это все, что вы хотите мне сказать? Вы весьма красноречивы. Ведь вы до сих пор даже не удосужились предложить мне, как положено, руку и сердце.
От досады или от нетерпения Гриффин заскрежетал зубами, отчего его ссадина стала еще более багровой и страшной, а шрам возле глаза, побелев, стал очень заметным.
– Позвольте вам напомнить, миледи, что мы уже несколько лет помолвлены. Или вы намерены разорвать нашу помолвку?
– Конечно, нет. Уэструдеры всегда держат данное слово. Но, дорогой лорд Трегарт, вы три года хранили молчание: я уже начала думать, что до конца жизни останусь девственницей. Полагаю, что вы должны открыто выказать сожаление или по крайней мере воодушевление: сами понимаете, вести себя соответственным образом, как говорится, положение обязывает. Если ваше намерение жениться на мне неизменно, вы должны согласиться на мои условия.